Группа «Меч» была исключительно здоровым в моральном отношении коллективом. У нас не было подхалимов, любимчиков, нерадивых. Все были равны. Все уважали друг друга. Промахнувшегося зря не наказывали, помогали ему изжить свои недостатки, но и не давали спуску, если человек заносился, задирался, переставал критически оценивать свое поведение в коллективе, в бою.

У нас не было карьеристов, не было болезненного отношения к «ущемлению» командирских прав. Командиры звеньев, пришедшие в нашу группу из других эскадрилий, полков, нередко летали как рядовые, не стеснялись ходить за крылом старшего летчика, а то и просто летчика и выслушивать его замечания после полета. Каждый из них понимал, что отношения в полете строятся не по должностным категориям, а по опыту, зрелости, умению бить врага.

У нас не было «рвущихся в начальство». Главным считалось восхождение не по служебной лестнице, а по ступеням летного мастерства, ибо это и только это определяло успех в бою. Я говорю не красивые слова, а дело. Чувилев, например, став командиром эскадрильи чуть ли не в самом начале войны, только в сорок четвертом согласился уйти с повышением. Зотов, будучи заместителем командира полка, работал как командир эскадрильи, водил только восьмерку. Я отказался поехать на курсы командиров дивизий, потому что не хотел оставлять свою группу.

Великое дело — пример командира в бою. Этот пример цементировал группу, приносил ей победу. Зотов и Чувилев умели организовать бой, умели добиться победы и дать глубокий анализ действий в бою. Когда надо было оценить обстановку, разгадать какой-то новый замысел вражеского командования в смысле применения авиации, изменения в тактике, я не перекладывал свои командирские функции на плечи Чувилева и Зотова, я сам поднимался в воздух, дрался с врагом, разгадывая его намерения, и это не раз помогало нам упреждать большие потери.

Даже в те дни, когда непогода прижимала к земле всю авиацию, мы всегда были настороже, никогда не забывали о том, что завтра возможны полеты, бои. Мы всегда были в готовности, и неожиданные просветы в погодных фронтах никогда не заставали нас врасплох.

Подготовку к воздушному бою мы считали одной из главных причин успеха. Перед заступлением на боевое дежурство мы готовили варианты боев в зависимости от обстановки, распределяли задачи подразделений и каждого летчика в отдельности. После воздушного боя мы всегда разбирали его, подвергали анализу и свои действия, и действия вражеских летчиков.

Боевому успеху группы помогал установленный в группе жесткий порядок. После ужина я укладывал летчиков спать. Большинство ложилось безропотно, кое-кто возмущался, негодовал. Это доходило до старших начальников, моих коллег — командиров полков. Кое-кто мне говорил: «Зачем? У тебя полк или ясли? Война, люди живут одним днем…» Но я был непреклонен. Был случай: летчик пришел на стоянку, не выспавшись, с хмельной головой. Я не пустил его к самолету, остальных предупредил: «Пьяниц, нарушителей распорядка дня в группе „Меч“ не потерплю». Подобное больше не повторялось.

Летчики группы «Меч» дружили как братья. Не буду говорить о боях, о взаимной выручке — об этом уже говорилось. Я скажу о Егорове. В судьбе Николая Егорова приняли участие все, и прежде всего летчики группы «Меч». Каждый шел ко мне с предложением, советом. Их было много, а суть одна: надо помочь человеку, надо устроить его жизнь.

Несколько дней Егоров пробыл в лазарете при части, окруженный заботой, вниманием. После того, как он немного окреп, его отправили в госпиталь. Перелетев в Болгарию, мы снова забрали его с собой. Среди боевых друзей, в родном коллективе он быстро стал поправляться, обрел душевный покой.

Мы представили его к званию Героя Советского Союза, решили устроить на учебу в авиационную инженерную академию имени профессора Жуковского. Это было не просто — оставить в кадрах инвалида, но нам помогли комдив, командир авиакорпуса, и сейчас Егоров в Москве, в академии. Вместе с ним уехала Соня, врач нашего лазарета, ставшая женой Николая. Когда мы их провожали, он сказал: «Спасибо, товарищ командир, я счастлив. Желаю и вам…» Николай замолчал, застеснялся — он всегда отличался внутренним тактом, — но я его понял: он хотел, чтобы и моя жизнь была устроена.

Они все хотели.

И вот я в Москве. Уже был на вокзале. Поезда прибывают с востока. После разгрома японцев и окончания Второй мировой войны один за другим на Родину возвращаются наши солдаты. Но мне не известно, с каким приедет Варя.

А может, она уже здесь, может, уже приехала? Я сообщил ей два или три адреса, по которым найдем друг друга. Может, она уже там?

— Была, — отвечает хозяйка, — заходила ваша сестричка.

Все перепутала. Я говорил, что Варя сестра медицинская, а хозяйка приняла за родную. Впрочем, не важно, какая сестра, важно, что она здесь, в Москве.

— Где же она?

Иду по адресу, оставленному Варей, вижу, она идет мне навстречу с улыбкой, радостная. Вот и состоялась долгожданная наша встреча!